Луна жестко стелет - Страница 53

Но деловые контакты – это был понт, главное – надо было наладить политические, они у нас с Гонконгом были очень слабые. Ваечка по телефону дело подготовила. Вторым членом ее ячейки был «камрад Клейтон», он не только чистым проходил по «Особому фонду „Зебра“», но и высоко оценивала его Ваечка. Клейтона держали в курсе, предупредили насчет стукачей, посоветовали с прежней организацией больше не связываться, а строить новую сеть троичных ячеек. При том, что с прежней организацией демонстративно не порывать, так Ваечка посоветовала.

Но телефон – это одно, а с глазу на глаз – совсем другое. И Гонконг должен был стать нашим оплотом. Он меньше был связан с Главлуной, поскольку у него было особое хозяйство. Более независимое, поскольку отсутствие транспортной привязки (вплоть до недавнего) лишало Гонконг доступа к главлунской катапульте. А финансово он был сильнее, поскольку обязательства банка «Гонконг-Луна» шли как деньги, лучшие, чем боны Лунсбербанка.

Так-то по закону гонконгские доллары «деньгами», как я понимаю, не считались. Главлуна их не принимала. Когда я билет покупал, чтобы на Эрзлю скатать, пришлось вперед боны Лунсбербанка выменивать. Но захватил туда с собой я гонконгские доллары, на Эрзле их можно было продать довольно выгодно, а боны Лунсбербанка шли почти за мусор. Деньги не деньги, а банкноты честных китайских банкиров курс имели в отличие от бон, которыми Главлуна могла распорядиться, как хотела. Сто гонконгских долларов равнялись 31, 1 грамма золота (старая тройская унция), и золото можно было по этому курсу получить в гонконгской конторе, у них оно там было, кстати, австралийское. Или другие товары: техническую воду, сортовую сталь, тяжелую воду для энергореакторов по спецификации и прочие вещи. За боны тоже можно было купить, но Главлуна постоянно взвинчивала цены. Я по налогообложению не специалист. Когда Майк брался объяснять, у меня голова пухла. Просто зарубил себе, что эти «не-деньги» мы берем со всем нашим удовольствием, а бон сторонимся не просто потому, что терпеть не можем Главлуну.

Гонконг должен был стать оплотом партии. Но пока что не стал. И мы решили, что я там должен побывать, рискнуть на глаза показаться и даже запомниться, поскольку однорукому поменять облик не так просто. Был риск, что я поставлю под угрозу не только себя, но вдобавок и Ваечку, Маму, Грега и Сидру, если завалюсь. Но ведь любая революция – дело рискованное.

Оказалось, что «камрад Клейтон» – молодой япоша. То есть, может, и не молодой, поскольку япоши очень долго выглядят, как молодые, а потом вдруг бах! – и сразу как старики. Не чистокровный япоша, а отчасти малай и еще кто-то, но имя у него японское, и дом устроен на японский манер. Всем правят «гири» и «гиму», но, на мое счастье, по отношению к Ваечке у них то еще «гиму» было.

Никаких криминалов за предками Клейтона не числилось. Его народ «добровольно» проследовал на посадку под конвоем, когда Большой Китай свою империю на Эрзле крепил. Но это против Клейтона не говорило. Он Вертухая ненавидел так же люто, как и любой старый зек.

Сначала мы с ним встретились в «чайном домике», то есть в харчевне, как у нас в Эл-сити говорят, и часа два говорили за что угодно кроме политики. Он пригляделся ко мне, домой к себе пригласил. К японскому гостеприимству у меня только одна претензия: эти их ванны до подбородка кровь из носу какие горячущие.

Но выяснилось, что никакой угрозы мне нет. Жена Клейтона оказалась по части макияжа мастерица не хуже Сидры, моя «компанейская» рука никого не отпугнула, под кимоно ее и не видно было. За два дня я с четырьмя ячейками встретился как «камрад Борк» – в гриме, в кимоно и надевши на ноги «таби», так что если среди них и был стукач, то не думаю, что меня можно было опознать как Мануэля О'Келли. Старался говорить коротко, без цифири и обещаний, нажимал на одно: через шесть лет, в восемьдесят втором, голодуха наступит.

– Вам повезло, – говорил. – Вас так скоро не прихватит. Но теперь, когда к вам трубу провели, всё больше и больше ваших приударят по хлеборобству и рисосеянию, потянут всё это на катапульту, вот сами увидите. Так что придет и ваша очередь.

Впечатляло. Прежняя организация, как я сам видел и по слухам, больше на речи надеялась, на хоровые воплы и чувства. Как в церкви. А я просто сказал: «Камрады, так и так. Вот цифры. Проверьте, Материалы можете оставить себе».

С одним камрадом отдельно повидался. С одним инженером из китаёз. Он, как глянет на что-нибудь, так враз допетрит, как это сделать. Спросил у него, случалось ли видеть лазерную, пушку размером с винтовку. Нет, не случалось. Доставить ему эту штуку контрабандой трудно было из-за паспортного контроля. Он призадумался, сказал, что с ювелирными изделиями трудностей нет, а как раз на следующей неделе он собирается в Луна-сити. Двоюродного брата повидать. Я ответил, что дядя Адам будет рад поговорить с ним.

Так что с пользой съездил. На обратном пути в Новолене остановку сделал, заглянул в «Бригадир», где, как в доброе старое время, пунш подают, я там до того капитально посиживал, в этот раз перехватил ленч, а потом к батьке заскочил. Мы с ним по корешам, причем неважно, что по паре лет не видимся. Под пивко с закуской потолковали, я стал прощаться, а батька-то и выскажись: «Манни, рад был видеть. Свободу Луне!»

Я ответил в том же стиле, причем почти будто так и надо. Мой старик-то в чистом виде политики не признавал, такие редко попадаются. Так что уж если он такие финты выдает на публику, значит, стоит продолжать.

Так что прибыл я в Эл-сити веселый и не слишком уставши, поскольку покимарил после Торричелли. С Южного вокзала вышел на Пояс, на Пересечке неохота было толкаться, так что спустился и через Придонный переулок домой нацелился. Иду мимо участкового суда, где судья Броди заседает, дай, думаю, зайду, поздороваюсь. Старый дружок, мы с ним вместе на ампутации лежали. Ему ногу отхватили по колено, после чего подался он в судьи, причем не без успеха. В то время он в Эл-сити единственный судья был, которому не приходилось прирабатывать страхагентом или букмекером.